Кажется, это было вчера... А сегодня уже два месяца. Два месяца с того дня, как нас осталось двое...
Филипп де Моран молча шагал вдоль темных парижских улиц, погрузившись в мрачные размышления. Сегодня иначе и быть не могло: ровно два месяца назад не стало его близкого друга Жерома. Когда-то они были неразлучной троицей: де Жюссак, де Моран и он, покойный Жером Буасси. Но по стечению обстоятельств случилось так, что один из самых счастливых дней его друга стал последним в его не столь долгой жизни. Это случилось, когда Буасси получил повышение по службе и повел друзей в трактир, чтобы отметить это событие. Жером любил развлечься и не любил соблюдать меры в двух своих главных пристрастиях: к вину и к женщинам. Вот и в этот вечер он хватил лишнего на радостях.  Поздно вечером друзья покинули трактир и отправились по домам, ибо всем было по пути. Дальше всех жил Буасси. Он-то и предложил пойти не короткой дорогой, а свернуть в сторону улицы Вожирар... Как будто нарочно искал погибели. Ведь это он первым заметил троих людей в мушкетерских плащах, которые шли им навстречу. И хотя был пьянее всех, сам был зачинщиком драки. Ночь была лунной, и Филипп видел лица мушкетёров. Он уже знал их, не впервые им приходилось сталкиваться. А сейчас они были настроены особенно воинственно. Силы, как назло, были неравными... Противники были намного трезвее, а потому сильнее гвардейцев, хотя их было тоже трое. Жером совсем потерял голову и бросился на рожон первым. Если бы кто-нибудь из гвардейцев обернулся в тот роковой момент, то еще успел бы отбить выпад его противника. Но у Буасси не было сил дать отпор, и шпага мушкетера сразила его тут же, на месте. Моран знал этого человека. Атос - так называли его друзья. Он виртуозно владел шпагой, и противостоять ему было сложно даже на трезвую голову, не то что в сильном хмелю...
Какая странная штука судьба: смерть часто сражает молодых и сильных, когда ее совсем не ожидаешь. Утром удача улыбнется тебе - а ты и не догадываешься, что твои дни сочтены, и вечером вражеская шпага отправит тебя на тот свет. Глупая, странная смерть... Сколько гвардейцев погибало таким образом от рук королевских мушкетеров, и скольких из них те закололи в отместку. Это не было чем-то невероятным - такое случалось чуть ли не каждый день. Век шпаг, дуэлей, горячей крови - обычное дело. А Филипп задумался об этом всерьез только после того как потерял своего друга.
Шевалье де Моран только простился с де Жюссаком и теперь направлялся к себе домой. Но возвращаться не хотелось совсем, дома мысли одолели бы окончательно. Филипп свернул в сторону улицы Вожирар, как в тот роковой вечер. По дороге он смутно вспоминал детали последнего дня, который друзья провели вместе. Кто бы мог подумать, что все так обернется...
Но не раз Моран убеждался, что мысль обладает удивительной силой и может воплотиться в жизнь. Чем ближе он подходил к этому проклятому месту, тем с большей ненавистью вспоминал того, кто убил его друга. Атос... Чем-то он напоминал ему самого себя: так же вспыльчив, так же беспощаден в бою, когда речь заходит о друзьях, и наверное, тоже мстителен. Филипп тогда горел жаждой мести и сильно ранил одного из его спутников. Но разве это может заставить Атоса чувствовать ту боль утраты, которую понесли они? Со стороны мушкетеров тогда все остались в живых. А Жером... Всякий раз при этой мысли шевалье де Моран вспыхивал гневом и клялся себе отомстить Атосу однажды при случае.
Стоило только Филиппу об этом подумать, как из-за угла показалась фигура мужчины в мушкетерском плаще. Не может быть! Атос... Да, это был он. Атос неторопливо приближался ему навстречу. Лицо Филиппа было скрыто шляпой, и мушкетер, кажется, его не узнал. Но он не сомневался, что не ошибся.
- Какая встреча... Господин Атос? - подал голос гвардеец, вскинув голову. - Позвольте узнать, куда сударь путь держит в столь поздний час?

На какое-то время между мужчинами повисло молчание. Всего несколько секунд, не больше, но за эти мгновения Филипп успел заметить многое. Его взгляд столкнулся с взглядом Атоса, и за долю секунды мушкетер переменился в лице. Беглый взгляд, которым тот окинул улицу и окрестные дома - этого было достаточно, чтобы шевалье де Моран убедился, что противник понял его без слов. Атос был известен как человек храбрый и решительный, но сейчас в его глазах отчетливо промелькнул страх. Филипп чувствовал это, поскольку и сам усилием воли поборол в себе предательское чувство, холодящее в груди. Никто из них не хотел умирать, но мирный исход в этой ситуации был невозможен, и оба понимали это. И ни один из них не знал, чем эта встреча закончится для обоих. Определенно удачно складывалось только то, что сейчас мужчины оказались один на один - во всяком случае, все будет по справедливости.
- Спешу ли я домой, господин Атос? - пожал плечами Филипп на ответный вопрос мушкетера. - Это было бы так, если бы я знал, что это возвращение будет мне в радость. Однако сегодня не лучший день для того, чтобы с чистой совестью уединиться в родных стенах и дать душе отдохнуть. Не так ли, господин Атос? Вам ведь это известно не хуже меня...
Филипп снова вспомнил события того вечера, как будто это было вчера. Атос склонился над мертвым Жеромом, чтобы убедиться, жив ли тот, однако было уже слишком поздно. Что было после этого, де Моран уже не видел, поскольку мешкать было нельзя - напротив его ждал собственный противник, которому и суждено было получить ответный удар. Рана, к счастью, оказалась не слишком серьезной, он видел этого человека спустя несколько недель и выяснил, что звали его, кажется, Портосом. По странному стечению обстоятельств эта троица мушкетеров, стоявших горой друг за друга, носила до того похожие между собой имена, что они и вправду казались названными братьями. А де Жюссак, который на тот момент уже был обезоружен и видел то, чего не мог видеть Филипп, рассказал ему, что убивший их друга мушкетер явно был ошеломлен случившимся. Сколько им довелось повидать бездумных головорезов, которые убивали незнакомцев в случайных стычках, словно мух прихлопывали, а этот явно испытывал что-то похожее на угрызения совести. Да, Атос слыл человеком чести и строгих принципов, но это не снимало с него вины в глазах Филиппа, пусть даже виновником был сам Жером, вызвавший гнев проходивших мимо мушкетеров. Когда дело касается человека, который в течении нескольких лет был твоим верным другом, многие грани размываются, и справедливость воспринимается совсем иначе, чем следовало бы.
- Я ранил вашего друга, хотя на самом деле этот удар следовало бы получить не ему, - продолжил гвардеец после недолгого молчания, - но к счастью, судьба хотя бы здесь распорядилась честнее и оставила его в живых. А нашего товарища постигла совсем другая участь... Вы же видели, что противник из него на тот момент был никакой, а дрались на равных. Этого можно было бы избежать, если бы вы не обратили внимания на его пьяную выходку и пошли своей дорогой - уж поверьте, это не так задело бы вашу честь, как то, что произошло. Но вы предпочли поступить иначе... Что бы вы сейчас не думали, я уверен, что вы точно согласитесь со мной в одном - за роковые ошибки рано или поздно приходится отвечать.
Тот первый порыв отомстить, который охватил Филиппа после смерти друга, сейчас снова ожил вместе с болезненными воспоминаниями. Он даже не замечал, что за все это время не сводил взгляда с противника, а тот смотрел на него не моргая.  Казалось, дуэль началась между мужчинами еще задолго до того, как они впоследствии обнажили шпаги...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-07 19:27:23)

Чем дольше де Моран слушал Атоса, тем сильнее убеждался, что его предположения были верны: тот действительно переживал из-за всего, что произошло. Видимо, много думал об этом и искренне сожалел, что нелепая стычка обернулась так трагически.
Кажется, он и вправду хотел только припугнуть Жерома, чтобы тот не махал шпагой зазря... Но какого черта им вздумалось отвечать на его выпады? Жером, царствие ему небесное, хоть и был человеком чести, но на пьяную голову был глуп как пробка, и задевал всех сомнительных типов, которые только оказывались в поле зрения. Он бы вспыхнул да и остыл, если бы никто не обратил внимания. Но нет же, надо было счесть этот пустяк за оскорбление чести и достоинства...
Филипп честно пытался заново взвесить обе стороны этой ситуации, но в конечном итоге все равно приходил к тому, что мушкетер был виноват. Хоть и не первым начал атаку - со стороны мушкетеров первым, кто обнажил шпагу, был третий мушкетер, худощавый юноша с тонкими усами, но на словах отвечал на выпады Жерома и он, Атос. Честолюбие взыграло в нем, хотя причина совсем того не стоила. А теперь по вине его чертовой принципиальности погиб человек... Человек, которого Атос видел впервые, а Филипп знал несколько лет и вместе с ним пережил немало радостей и горестей. Как бы там ни было, для шевалье де Морана это имело особое значение, и тут уже дело было куда серьезнее. Хоть и видел он в своем сопернике человека рассудительного и способного сострадать, но ситуацию это не меняло. Отступать он, вопреки всему, не собирался.
- Быть может, в чем-то вы и правы, сударь, но видит Бог, эта ситуация могла бы решиться иначе.  А вышло то, что вышло, и увы, ничего исправить уже нельзя. Где-то я могу понять ваши чувства, господин Атос, вы действовали в защиту своих товарищей. Но поймите и вы меня правильно, поскольку я точно так же стою стеной на стороне своих друзей... Так или иначе, Жером убит, и убит вами. Увы, долг чести велит мне призвать вас к ответу за содеянное... А потому я буду вынужден атаковать вас, сударь.
Решение было принято мгновенно, и путей к отступлению уже не было. Послышался звон шпаги, вынимаемой из ножен, и в холодном свете луны блеснула сталь клинка - шевалье де Моран первым сделал решительный выпад в сторону соперника.

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-07 23:16:28)

Теперь уже пускаться в размышления и философские взвешивания, кто прав, кто виноват, было совсем не время. Настала пора воплотить в жизнь то, что так давно не давало покоя молодому гвардейцу... Стоило только принять решение и взяться за оружие, как от недавних колебаний не осталось и следа. Филипп вспомнил, как однажды еще мальчишкой слышал от своего учителя фехтование, что у истинного воина оружие в руках отметает все мысли и сосредотачивает их только на происходящем. Так и было, он не раз имел возможность в этом убедиться. Первый выпад был не таким серьезным - скорее, этот шаг был сигналом к началу боя, вроде снятой перед этим шляпы и слов, предупреждающих противника об атаке. Атос, как человек опытный в таких делах, с легкостью отбил этот выпад. Хотя Моран точно знал, что мушкетер был довольно серьезным противником, и его способности в фехтовании были куда сильнее. Уже в следующую минуту у него появилась возможность снова удостовериться в этом на деле - Атос целенаправленно сделал ответный выпад, явно стремясь задеть его.
Но у Филиппа были несколько другие намерения. Выпадать из боя при первом же ранении он не собирался ни в коем случае. Это было бы позором для него, вызвавшего Атоса на дуэль - получить рану, не успев толком атаковать соперника, и на этом закончить бой. И кроме того, перед ним по-прежнему стояла цель расплатиться с этим человеком за гибель друга... Гвардеец не терял бдительности. Наметанным глазом он просчитал удар противника и успел отбить его в последний момент, когда мушкетерская шпага была уже готова рассечь ему бедро. Филипп про себя отметил, что в своих расчетах Атос поступал грамотно - такой удар действительно мог бы обездвижить его довольно быстро, и дуэль прекратилась бы гораздо раньше, чем он ожидал. Но если Атосу хотелось покончить с этим боем как можно скорее, то де Моран еще не достиг своей главной цели... А дальше, видимо, мушкетер в какой-то момент потерял бдительность, когда его выпад был так неожиданно отбит. Филипп, снова атакуя его в свою очередь, уже был настроен как нельзя решительнее. Помня, куда пришелся удар мушкетера, отправивший Жерома на тот свет, он хотел отплатить тем же. Собравшись с духом, гвардеец прицелился и метким ударом направил шпагу сопернику в грудь... Доля секунды могла бы предотвратить этот удар, если бы Атос отреагировал сразу, но он, кажется, не успел сообразить, что ему грозило. И только благодаря запоздалому движению удар пришелся мушкетеру не в грудь, а в правое плечо...

А дальше случилось то, чего де Моран никак не ожидал... Или, вернее, ожидал, но сам себе не решался признаться в этом. Когда его шпага пронзила плечо Атоса, он в какой-то миг просто замер, слыша, как стучит кровь в висках. Глаза его расширились, и холодный пот покрыл лицо. Именно в этот момент он поблагодарил небеса за то, что они отвели его от ошибки, за которую он, возможно, потом винил бы себя всю жизнь. Еще какой-то час назад он готов был отправить столь ненавистного убийцу друга на тот свет... А сейчас перед ним был не столько враг, сколько человек, такой же живой и грешный, способный ошибаться и чувствовать, как он сам. А может, сейчас он сам был во множество раз хуже... Ведь Атос убил тогда Жерома по роковой случайности, а он, Филипп, собирался сделать это умышленно, из чувства ненависти и жажды мести. Ослепленный своей болью, он видел только одну сторону медали, но была и другая, которая открылась ему только сегодня, незадолго до начала боя. Де Моран не сомневался бы ни минуты и довел бы начатое до конца, не случись ему поговорить с Атосом перед дуэлью. Теперь же многое изменилось и предстало перед ним в несколько другом свете. Да, Филипп по-прежнему еще не остыл и не сводил взгляда с соперника, зажав в руке шпагу, но теперь в нем боролись два чувства: скорбь по другу, погибшему такой глупой смерть по вине человека, который сейчас стоял перед ним и мужественно терпел боль от полученной раны, и сострадание к этому человеку...
Но размышления вскоре пришлось прервать. Атос, пересиливая боль, взял шпагу в здоровую руку и снова попытался атаковать его. На этот раз, прежде чем Филипп успел отбить этот выпад, острие клинка оцарапало ему бедро, хотя и не сильно. Но этого было достаточно для того, чтобы гвардеец отступил ненадолго, уйдя в защиту. Что ж, теперь справедливость восстановлена, хотя бы отчасти. Пока де Моран переводил дыхание и боролся со жгучими ощущениями в бедре, он начал подумывать о том, что продолжать дуэль ему уже почти не хотелось... Однако он понимал, что не сделал того, что следовало: после своего удара он не поднял шпагу острием вверх, что означало бы конец дуэли, когда дело дошло до первой крови. А это значило, что ему предстояло сделать хотя бы еще один выпад и дождаться следующего, который еще неизвестно чем может для него закончиться...
Что ж, если даже он убьет меня, то будет отчасти прав, ведь я и сам желал ему смерти. Но видит Бог, сейчас я меньше всего хотел бы этого..
Как только Филиппу удалось немного свыкнуться с болью, он продолжил атаку, делая следующий выпад по направлению в левый бок мушкетера. Но на этот раз слепая ярость в его душе сменилась чем-то таким, что заставило его руку сознательно промахнуться, хотя сил и меткости у него было бы достаточно для того, чтобы безошибочно попасть в цель...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-08 01:43:05)

Саднящая боль в бедре понемногу притуплялась, а точнее, попросту слилась с напряжением во всем теле. Филипп видел, как противник легко ушел от нового удара, а потом изменил позицию, прежде чем атаковать его ответным выпадом. Ситуация становилась совершенно непонятной. Де Моран поднял глаза и вгляделся в лицо Атоса; черные, как угли, горящие в пылу сражения глаза мушкетера смотрели прямо на него. Взгляд Атоса был вдумчивым и обезумевшим одновременно. Гвардеец не мог понять в этот момент, что означал этот взгляд, не мог угадать по нему намерения соперника. Собирается ли он предпринять точно такой же щадящий шаг, чтобы наконец прекратить это безумие, или же будет атаковать дальше, сколько хватит сил, пока один из них не упадет замертво?  Оставалось лишь ждать ответного хода Атоса, чтобы просчитать дальнейший исход событий.
И вот шпага Атоса снова блеснула, направленная на то, чтобы атаковать правую руку де Морана... Во всяком случае, так он понял этот молниеносный выпад. Надо было отдать должное фехтовальному мастерству мушкетера - тот одинаково хорошо бился и правой, и левой рукой. Защищаясь, Филипп успел лишь отбить этот удар... В следующую секунду резкая боль ослепила его настолько, что ночь показалась ему непроглядно черной с кровавыми отблесками, подобно гвардейской форме. Неловкое движение выбило шпагу противника так, что ее острие глубоко вонзилось в область скулы и процарапало щеку молодого человека. Он успел лишь увидеть, как Атос отступил и поднял шпагу вверх, сообщая о конце боя...
Сдавленно простонав сквозь стиснутые зубы, де Моран закрыл глаза и наощупь отступил назад, прислонившись спиной к стене. Даже в противном случае, если бы мушкетер был намерен продолжать бой, он сейчас был бы неспособен на это, и обоим потребовался бы перерыв. Но Атос проявил благородство и мудрость, не дав их поединку зайти слишком далеко. И снова Филипп мысленно возблагодарил провидение за то, что оно не дало ему погибнуть и показало совсем другую сторону человека, которого он так сильно ненавидел...

От резкой боли шевалье невольно поморщился, но от этого стало только хуже. Слава Богу, шпага прошла по лицу и не попала в глаз. Но острие, кажется, распороло кожу довольно глубоко, ибо кровь немедленно заструилась по щеке. В глазах было по-прежнему темно, и голова начинала кружиться. Де Моран попытался вытереть кровь перчаткой и не задеть рану.
Где-то рядом, как в тумане, прозвучал голос Атоса. Недавний соперник теперь оказался рядом с гвардейцем и предлагал ему свою помощь... Филипп повернулся к нему и с усилием кое-как приоткрыл глаза. Мушкетер стоял возле него, держась за стену, и протягивал ему свой платок. Еще какой-то час назад де Моран и подумать не мог, что примет помощь из рук человека, которого считал своим заклятым врагом, но сейчас он без колебаний взял платок и приложил его к ране, чтобы остановить кровотечение.
- Благодарю вас, сударь... Это скорее была моя ошибка, я неправильно рассчитал удар, - проговорил шевалье в ответ и кивнул: - Да, я вас вижу... К счастью, глаз не задет. А это... Пустяки, это быстро затянется. А вот вам сильнее досталось...
Левым глазом Филипп отчетливо видел, как нетвердо стоит на ногах Атос и закрывает рукой раненое плечо. Того и гляди, сейчас сознание потеряет...  А этого мужчине теперь уже меньше всего хотелось. Сейчас перед ним был уже не враг,  а прежде всего живой человек, не лишенный совести, чести и способности сострадать.
- Вам нельзя ждать, господин Атос, - хриплым голосом добавил де Моран, кое-как пытаясь выпрямиться и твердо держаться на ногах, - рана слишком глубока, последствия могут быть самые неутешительные. Если вам сейчас не оказать помощь, вы потеряете слишком много крови...
Черт, самому бы иметь при себе хоть что-то для этого... Да и видеть бы получше, а то из-за этой проклятой раны совсем ничего не разглядеть. Ладно, даст Бог, он сможет еще продержаться... Хотя добираться до меня не так уж и близко.

Выслушав Атоса, де Моран снова болезненно поморщился - на этот раз уже и от боли, и от чувства собственной вины. Все-таки он ошибся, когда с таким трудом пытался угадать его намерения, прежде чем последний удар был нанесен...
- Вы правы, сударь, я совсем по-другому воспринял ваши намерения... Прошу меня простить, я был готов к другому повороту, и потому отбил ваш удар так неловко... Ну вот, сам за это и поплатился, - тяжело выдохнув, мужчина сильнее прижал платок к кровоточащей ране. - Да ничего, было бы это самой большой бедой... Где вы найдете воина без шрамов? А уж откуда я его взял, как-нибудь придумаю, что рассказать...
Сил у де Морана было уже существенно меньше, но на ногах он все же мог стоять. Хотя боль в бедре никуда не уходила и отдавала в голень, стоило гвардейцу сделать лишь шаг. Но выбора у него не было, уходить отсюда нужно было своим ходом, и как можно скорее. Атос прав, с минуты на минуту может нагрянуть патруль, а уж тогда их обоих вместо заботливого ухода на дому ждала куда менее завидная участь в застенках Бастилии. Но проблема была в том, что Филипп жил довольно неблизко от этих мест, а учитывая их нынешнее состояние, такое путешествие могло стоить жизни одному из них. Шевалье не хотел этого допустить... В душе он уже принял твердое решение не оставлять своего бывшего противника в беде и сделать для него все, что в его силах.
Но единственно верное решение пришло с другой стороны... К великому облегчению Филиппа, мушкетер собрался с силами и сам озвучил его.
- Господин де Моран, если вы не станете возражать... Я живу на улице Феру, через два дома от Люксембургского дворца. Мой слуга сможет промыть вашу рану и, в случае необходимости, привести врача. Прошу вас... Прошу вас не пренебречь моим гостеприимством, у меня найдется, где вас устроить.
Улица Феру... Да это и вправду намного ближе отсюда. Черт возьми, не хочется быть обузой, но другого выхода не остается... Если я еще дотянул бы до своей квартиры, то господину Атосу это вряд ли удастся.
Ситуация требовала немедленного решения, и Филипп его принял. Все его сомнения насчет собственного присутствия в чужом доме отошли на второй план при виде ослабевшего, еле стоящего на ногах мушкетера.
- Я не буду возражать, сударь, и искренне благодарю вас за гостеприимство. Видит Бог, мне не хотелось бы утруждать вас своим присутствием в вашем доме, но медлить нельзя, поскольку прежде всего нужно доставить в безопасное место не меня, а вас. Оставлять вас я не собираюсь ни в коем случае, поэтому пойду с вами.
Де Моран сделал несколько шагов и поравнялся с мушкетером. Из-за ранения в левом бедре он заметно хромал, но на ногах вполне мог держаться.
- Сударь, обопритесь о мое правое плечо, так будет легче, - великодушно предложил гвардеец, видя, что Атос вряд ли сможет дойти до дома самостоятельно.

По-прежнему морщась от боли, Филипп все же смог увидеть, как мушкетер улыбнулся, услышав его слова, и от этого сам не смог сдержать грустной улыбки.
- Не стоит благодарности, господин Атос... Любой человек, в котором еще остается хоть капля благородства, на моем месте поступил бы точно так же.
Стараясь не обращать внимания на раненую ногу, а уж тем более как можно меньше прислушиваться к боли в щеке, де Моран кое-как вернул шпагу на ее прежнее место, подобрал брошенную шляпу, отряхнул ее и снова надел.
- Смотрите, сударь, если вдруг почувствуете, что теряете силы, я всегда к вашим услугам.
Путь показался Филиппу неблизким, хотя Атос жил не так уж и далеко. Состояние обоих мужчин оставляло желать лучшего, поэтому оба добирались не спеша, стараясь поберечь оставшиеся силы на то, чтобы добраться до квартиры на улице Феру. Вскоре показался Люксембургский дворец, и гвардеец обрадовался, что идти осталось совсем немного. Но тут силы оставили мушкетера, и он вынужден был остановиться. По шумному и частому дыханию шевалье понял, что господину Атосу становится хуже - пешая прогулка истощила его окончательно. Филипп беспокойно огляделся, пытаясь найти квартиру своего спутника.
- Моя квартира вон в том доме. Мой слуга всегда оставляет на крыльце свет, если меня допоздна... нет дома. - объяснил тем временем мушкетер, словно читая его мысли, и кивнул в сторону одного из ближайших домов. Де Моран смерил взглядом расстояние до крыльца, чтобы понять, хватит ли его сил на то, чтобы преодолеть его вместе с Атосом - по всему было видно, что тот вряд ли пойдет дальше один, а если и пойдет, то рискует упасть через каких-то пару шагов.
- Отлично, - кивнул шевалье, - вот мы и добрались. Хвала Господу, нам не встретился патруль, а то вместо лечения нас ждали бы отменные тюфяки в лучших камерах Бастилии...
Де Моран слабо улыбнулся, стараясь даже на грани изнеможения не терять присутствия духа. Приблизившись к Атосу, он все же помог ему опереться на свое правое плечо, обещая:
- Не беспокойтесь, сударь, моя рана еще позволяет мне идти. Осталось уже совсем немного...
Собравшись с последними силами, гвардеец направился прямо к освещенному крыльцу дома господина Атоса, где их, по его словам, ждал верный слуга.

Глаза Филиппа за такое долгое время совсем привыкли к темноте, поэтому когда он оказался в квартире Атоса, добросовестно освещенной, то был вынужден снова прищуриться, что вызвало новый приступ боли в щеке. Чтобы яркий свет не так резал глаза, мужчина убрал платок от лица и приложил ладонь ко лбу, позволяя глазам постепенно привыкать к освещению.
Жилье господина Атоса оказалось для гвардейца сплошным удивлением. Первым, что поразило его еще с порога, было поведение его слуги. Это был молчаливый и сдержанный человек, каких де Моран еще не видел. Его лицо больше напоминало каменное изваяние, чем облик живого человека, способного чувствовать и выражать свои чувства внешне. При виде раненого хозяина он и глазом не моргнул, проводив его в квартиру, как будто бы ничего и не случилось. Да и визит нежданного гостя ему, казалось, был не менее безразличен. Помимо всего прочего, этот странный человек по имени Гримо (так назвал его Атос) за все то время, что Филипп наблюдал за ним, не проронил ни слова. Но при этом он делал все настолько точно и быстро, знал свое дело до мелочей, что шевалье невольно диву давался. Ему не раз приходилось слышать, как неугодным и излишне болтливым слугам отрезают языки за какую-либо провинность. Но почему-то он был уверен, что хозяин Гримо был не из таких, кто решил бы наказать своего слугу подобным образом. Что же тогда за тайна кроется в этом человеке? Филипп почему-то не сомневался, что на устах странного безмолвного слуги лежит печать молчания, наложенная на него во имя хранения какого-то секрета, знать который не должна была ни одна живая душа.
Так что же вы за таинственный человек, господин Атос?..
Теперь, когда ситуация обернулась совсем иначе, де Моран проникся вполне естественным желанием узнать получше своего нового знакомого, которому волей случая помог спасти жизнь. Кто он такой, что за жизнь ведет? Ведь помимо службы в мушкетерском полку, была же у него какая-то своя жизнь, свои интересы, пристрастия, близкие люди...
Довести эту мысль дальше Филиппу не позволил голос хозяина дома, пригласивший его сесть в кресло. Кивком поблагодарив Атоса, гвардеец ответил, садясь в кресле напротив:
- Не стоит волноваться, сударь, вы у себя дома и извиняться вам совершенно не за что... Благодарю вас.
Проведя неизвестно сколько времени на ногах, с двумя кровоточащими ранами, де Моран думал, что в состоянии покоя ему станет легче, но стоило ему оказаться в кресле,  как боль сразу же будто бы усилилась втрое. До этого все внимание мужчины было сосредоточено на том, чтобы продержаться до дома, теперь же боль стала ощущаться намного сильнее, заполняя собой все тело и смутный рассудок гвардейца. Но виду он подавать не стал, мужественно терпя все, что мучило его в эти минуты. Чтобы хоть как-то отвлечься, Филипп стал незаметно рассматривать обстановку в квартире Атоса. Судя по всему, тот жил достаточно аскетически, без намека на роскошь и излишества, хотя со вкусом и отнюдь не бедно. Все это говорило о нем как о человеке аккуратном, точном и собранном, как и полагается военному. А еще это явно говорило о том, что стены этой квартиры не знали присутствия женщины. В похожих условиях жил де Жюссак, который благодаря горькому опыту юности окончательно утвердился как закоренелый холостяк и женоненавистник. И если предположения де Морана относительно Атоса были верны, то что же за печальная история приключилась с ним? И есть ли какая-то связь между ней и таинственным молчанием слуги с не менее мрачным именем Гримо?..
Филипп заметил, что несколько капель крови из раны на бедре успели попасть на обивку чужого кресла. Он поспешил принять другое, менее удобное положение, чтобы избежать этого. Оставалось лишь немного потерпеть до прихода лекаря... Гвардеец с волнением взглянул на Атоса. Тот молчал и закрывал рукой рану, тяжело дыша, а его плащ уже совсем пропитался багровыми пятнами крови. Де Моран старался относиться к мушкетеру с пониманием и не говорил ни слова об его состоянии, но в душе опасался и молился, чтобы тот продержался до прихода лекаря. Да и сам все больше чувствовал, как вместе с потерянной кровью его покидают силы...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-09 01:33:42)

Состояние гвардейца оставляло желать лучшего, кровь отчаянно пульсировала, приливая к лицу, и давила на виски, и рана на бедре не давала покоя. Филипп часто вытирал лицо платком мушкетера и снова пытался зажать рану, чтобы остановить кровотечение, но толку от этого было мало. В таком состоянии и мыслях о своем новом знакомом, которые примешались в его воспаленное сознание, мужчина совсем забыл о шпаге.
Господин Атос прав, нужно убрать оружие до прихода лекаря, чтобы тот не сообщил об увиденном... Он и так заподозрит неладное, когда увидит нас обоих, а со шпагами все будет предельно ясно. Неизвестно, насколько это поможет, но в таком случае можно будет попытаться решить эту проблему несколько другим, мирным путем, от которого лекарь вряд ли откажется. А пока...
Превозмогая боль в ноге, де Моран поднялся и убрал шпагу за шкаф, стоявший поблизости. После этого он снова занял свое место в кресле, но уже не заботился ни о безопасности, ни о чистоте мебели, поскольку чувствовал, что начинается горячка. А может, ему это только казалось из-за крови, залившей лицо, и от бессилия...
Сколько еще прошло времени в ожидании, шевалье не мог сказать. Когда наконец появился лекарь - почтенный человек с усталым, но мудрым взглядом, де Моран уже не мог подняться в знак приветствия, а потому сделал это на словах. Говорить он с трудом, но мог, хотя каждое движение в лице отдавалось в ране, будто тысячей иголок. Что происходило дальше, мужчина не видел, но только после этого мэтр решил заняться первым делом именно его раной.
- Рана слишком глубока, шрама не избежать... - услышал Филипп, как в тумане. Шрам... Боже правый, какие пустяки! Когда наличие шрамов, пусть даже на лице, так сильно заботило бы мужчину?
- Придется зашивать, - заключил лекарь, тщательно осмотрев рану. Де Моран невольно поморщился и вздрогнул. Если даже его ранение нуждается во вмешательстве, то что тогда говорить о ране господина Атоса?
- Погодите, - жестом остановил мэтра Филипп и кивнул рукой в сторону мушкетера, - господин Атос куда больше моего пострадал... Займитесь прежде всего им, со мной за это время вряд ли случится что-то серьезное.
Шевалье понимал, что сейчас действительно было бы лучше оказать помощь тому, чья рана серьезнее. Чтобы убедить в этом лекаря, он успел прикрыть плащом вторую рану на бедре. Молодой человек и не подозревал, насколько вовремя принял такое решение, ведь это было как раз в тот момент, когда Атос потерял сознание...

Тем временем, пока лекарь занялся раной господина Атоса, блуждающий взгляд де Морана принялся снова изучать окружающую обстановку. Шевалье чувствовал, как кружится голова и темнеет в глазах, но закрывать их побаивался, чтобы не лишиться сознания. Вот и осматривался вокруг себя, чтобы хоть чем-то себя занять... К тому же, молодого человека не покидало какое-то смутное ощущение тайны, которую хранили стены этой квартиры, стоило лишь ему переступить ее порог. В прошлом господина Атоса или же его настоящем наверняка было что-то такое, что тяготило его душу. Он был молод - примерно одного возраста с де Мораном, но его взгляд уже сейчас был полон какой-то необъяснимой задумчивости и мудрости, да и речь выдавала в нем человека рассудительного. К сожалению, сам шевалье пока не мог назвать себя достаточно уравновешенным и мудрым человеком, каким следовало бы быть в некоторых случаях. Конечно, он не был таким вспыльчивым юнцом, как покойный Жером, самый молодой из всех троих, но выдержки и способности трезво мыслить в нужный момент ему пока недоставало. Сегодняшнее происшествие как раз оказалось лишним поводом в этом убедиться...
Пока Филипп рассеянно искал взглядом что-то, что могло бы дать ему хоть какой-то ответ на возникшие вопросы, кто-то наклонился к нему и сказал тихим, приглушенным голосом:
- Позвольте, сударь. Я умею.
Шевалье обернулся и увидел перед собой Гримо. Право слово, из его уст эти слова было слышать еще удивительнее, чем от одной из статуй в саду Тюильри. Но теперь для Филиппа прояснилось хотя бы то, что слуга не был немым. Значит, ему все-таки было велено молчать...
Развить эту мысль дальше гвардеец не успел, поскольку в следующую минуту Гримо принялся обрабатывать его рану горячей водой. Мужчине не оставалось ничего другого, кроме как терпеть, стиснув зубы, и ждать окончания этой процедуры. Но слуга не обманул его: он действительно владел нужными для этого навыками, действовал быстро, аккуратно и умело, и вскоре де Моран уже сидел в кресле с плотной повязкой на бедре.
- Благодарю вас, - так же тихо проговорил молодой человек, не зная, можно ли говорить со слугой. Тот лишь коротко кивнул в ответ, вернувшись к своему прежнему безмолвию.
Лекарь же пока позаботился о хозяине дома, и Филипп понял, что наступила его очередь.
Ничего, уж со мной точно не придется так долго возиться... Пустяки, всего-то царапина на лице!
Предупреждение мэтра Дюбуа о том, что рану придется зашивать, пролетело мимо ушей де Морана, когда он думал о том, что напротив него сейчас сидит куда сильнее пострадавший мушкетер. Да и сейчас он мыслил ничуть не яснее, все больше храбрился, как обычно... Уже спустя пару минут гвардеец понял, как сильно недооценил ситуацию, когда почувствовал боль, которая обожгла ему лицо, словно раскаленным железом. Дальше он уже ничего не помнил, и даже успел почувствовать некоторое облегчение, понимая, что теряет сознание...

Первым, кого увидел Филипп, когда открыл глаза, был все тот же странный высокий человек с неподвижным лицом, который что-то ставил рядом с ним на низком столике. Мужчина повернул голову, чтобы рассмотреть поближе, и тут же остановился, бессильно выдохнув, когда резкая боль потянула в щеке. В глазах все еще плыло, но сознание все же возвращалось к нему. Понемногу де Моран восстановил в памяти картину недавних событий, и тут же попытался найти взглядом хозяина дома.

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-09 20:25:06)

Смутным взглядом де Моран тут же нашел мэтра Дюбуа, который, повернувшись к господину Атосу, давал ему какие-то необходимые указания. Гримо возился тут же, без единого звука расставляя что-то на подносе. Вскоре лекарь откланялся, и слуга отправился его провожать. Шевалье понял, что именно сейчас наступил самый подходящий момент выяснить, все ли обошлось удачно с господином Атосом. И только он приподнял голову, чтобы спросить у него об этом, как мушкетер сам обратился к нему, пусть и не самым твердым, но довольно ровным голосом.
- Шевалье, вам что-то нужно? Гримо сейчас вернется, он провожает лекаря. Выпейте горячего вина, прошу вас, это придаст вам силы.
Значит, ему легче... Во всяком случае, он может говорить, и сознания больше не теряет. Дай Бог, все только этим и обойдется... Хватит с нас обоих испытаний. Я уж и сам жалею, что вздумал испытывать судьбу...
- Все в порядке, сударь, вам не о чем беспокоиться, - слегка кивнул головой гвардеец, стараясь не делать резких движений, - я, можно сказать, отделался легким испугом. Пустяки, это дело нескольких дней...
Атос предлагал выпить горячего вина, и де Моран наконец понял, что было в руках у Гримо, и откуда распространялся довольно ощутимый приятный запах. Этот запах не имел ничего общего с сильным запахом мази, который мужчина почувствовал, как только пришел в себя, и поначалу он даже думал, что это почудилось ему после обморока. А сейчас, поблагодарив мушкетера за угощение, де Моран протянул руку к подносу, взял кружку и с удовольствием попробовал вино. На вкус оно оказалось еще более удивительным, чем его аромат.
- Отличное вино, господин Атос! Не поделитесь секретом, откуда оно у вас? - спросил Филипп, чувствуя, как горячий напиток и вправду согрел и придал ему немного сил. - В жизни не пробовал ничего подобного...
В глазах у шевалье понемногу прояснялось, и он теперь незаметно пытался разглядеть сидящего напротив мушкетера, чтобы по лицу понять его состояние. Он был бледен как мел - ничего удивительного, ведь ему пришлось потерять столько крови... Но большего Филипп определить не мог, поэтому оставалось полагаться только на собственные догадки и откровения самого Атоса. Но этого можно было ожидать меньше всего - он, как и сам де Моран, ни за что не стал бы говорить всей правды и признаваться в своей слабости. Поэтому лучшим выходом было спросить об этом напрямую.
- Лучше скажите, как ваша рана, сударь? Мне очень хочется верить, что она не слишком опасна...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-10 00:45:33)

В душе де Моран прекрасно понимал, что вряд ли мог рассчитывать на полную откровенность в ответ на свой вопрос - хотя бы потому, что и сам поступил бы точно так же. Но и не спросить он не мог, поскольку искренне переживал из-за состояния мушкетера - не только из чувства вины перед ним, но и из искреннего сострадания. Кто бы мог подумать, что недавний инцидент, который так дорого обошелся двум молодым людям, так скоро и благополучно забудется, и единственным болезненным напоминанием о нем останутся телесные раны. От волнения у шевалье даже в горле пересохло, поэтому он не отказался сделать еще несколько глотков из дымящейся кружки, пока Атос, словно старый добрый друг, делился с ним секретами приготовления вина. Это было странно и необъяснимо, но и у самого Филиппа в душе совершенно не оставалось осадка неприязни к своему собеседнику.
- Ну что ж, господин Атос, раз уж я остался в живых, то кто знает, вдруг и в самом деле еще с вашей кузиной буду иметь честь свидеться... Чем черт не шутит, - глухо засмеялся гвардеец, чуть поморщившись от боли. - Не беспокойтесь, в целебной силе этого напитка я ни минуты не сомневался...
Как и не сомневаюсь в том, что если бы вы хотели убить меня, то сделали бы это еще тогда, со шпагой в руке, а не с помощью яда, - добавил шевалье про себя, отпивая еще немного вина и незаметно улыбаясь. Мушкетер снова поморщился и постарался сесть поудобнее, чтобы хоть как-то облегчить свою боль. Он ни словом не обмолвился об этом, но де Моран и так понимал всю ситуацию, ведь и самому случалось быть раненым в плечо - правда, не так сильно. В какой-то миг он снова мысленно обратился к Провидению с благодарностью за то, что оно отвело его от тяжкого греха... Но тут же и отогнал от себя эту мысль, искренне желая оставить эту ошибку в прошлом. Все обернулось совсем по-другому, и слава Богу. Как говорится, кто старое помянет...
Убеждения Атоса нисколько не повлияли на гвардейца, и он все же решил дать ему ненавязчивый совет:
- Это большая удача, сударь, что все обошлось гораздо легче, чем могло бы... Но все же я бы не советовал вам слишком скоро рваться в бой, лучше поберегитесь, сколько потребуется. Рана, даже не самая опасная на первый взгляд, при плохом обращении может в любой момент снова открыться. А сейчас лучше выпейте вина, пока оно не остыло... Вы, кажется, к нему еще ни разу не притронулись.
Несмотря на болезненные ощущения, которые мешали Филиппу говорить, ему сейчас больше всего хотелось именно душевного разговора. То ли вино успело подействовать, то ли обстановка в целом располагала... К тому же, шевалье чувствовал, что боль не даст ему уснуть, а провести еще неизвестно сколько времени, ворочаясь в постели и сцепив зубы, ему совсем не хотелось.

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-10 14:41:52)