Дежурство выдалось каким-то на редкость долгим и тягостным. Филипп с тоской оглядывал стены коридора и переминался с ноги на ногу, больше всего сейчас желая окзаться где-нибудь за пределами Пале-Кардиналя. Правда, и в этом случае выбор был бы невелик: к обеду, как назло, небо затянуло сплошными тучами и пошел дождь, который обещал продлиться долго. От этого настроение из скучающего и вовсе переходило в сонное, и шевалье де Моран то и дело сдерживал себя в желании зевнуть. К тому же он, как назло, плохо спал в ночь накануне, долго ворочался и боролся с бессонницей, а теперь был вынужден снова бороться, только уже со сном.
Визит короля был большой неожиданностью - впрочем, как и всегда. Его Величество любил нагрянуть к Ришелье один и без предупреждения, рискуя не застать его на месте, что иногда и случалось. Но сегодня королю повезло: Его Высокопреосвященство был у себя, только неизвестно, в хорошем ли он был расположении духа. Мимо приветствующего его караула монарх прошел не глядя, и уж точно не заметил и не узнал бы в одном из гвардейцев одного из своих бывших мушкетеров...
Когда король скрылся из вида, де Моран задумчиво вздохнул. Сон куда-то улетучился, осталось лишь смутное беспокойство. Всякий раз, когда Его Величество наносил визиты в Пале-Кардиналь, ему становилось не по себе. Чувство вины поднималось в его душе, словно потревоженный осадок на дне сосуда с вином. Прошло уже три года с тех пор, как Франсуа де Жюссак, его троюродный брат, за боевые заслуги получил приглашение на службу от кардинала, а после позаботился о переводе и его, де Морана, в ряды гвардейцев. За годы службы у Его Преосвященства Филиппу было грех жаловаться на что-либо, но было то, что не давало ему покоя, - вина перед королем. Как ни крути, а он чувствовал себя предателем... Хотя и не был незаменимым - обыкновенный рядовой мушкетер, которого сейчас, думал де Моран, король вряд ли смог бы вспомнить даже в лицо, не то что по имени. Ситуация сложилась не самым лучшим образом, во многом еще и благодаря тому, что обе стороны - представители красных и голубых плащей - никогда не мирились между собой. Шевалье чувствовал, что перейдя на службу к Ришелье, словно переходил в стан врага. Но было ли это так на самом деле? Де Моран относился к Его Величеству с искренним уважением, и причиной таких перемен были вовсе не в нем, а в куда более прозаичных мотивах. Только доказать это было вряд ли возможно... Долгое время поначалу он в глубине души опасался однажды столкнуться с королем лицом к лицу, не зная, как тот поведет себя при этом, и как вести себя самому. И вот, когда эти тревоги стали постепенно утихать, случилось непредвиденное...

Так, погрузившись в размышления, де Моран провел около получаса. Потом мысли вынесли его в другое русло, куда более мирное: не столь существенные воспоминания последних дней, предвкушение отдыха после смены, посиделки с де Жюссаком в ближайшем трактире за кружкой хорошего вина и неплохой закуской... Невольно подумалось о том, что Франсуа де Жюссак, хоть и приходился ему троюродным братом - по сути, родственником не из числа самых близких, но за те годы, что они знали друг другу, стали практически кровными братьями. Невольно вспомнилось, как однажды, незадолго до их перехода на службу к Ришелье, де Жюссак отличился несколькими дуэлями подряд.  За это король, и так склонный к излишней нервозности, так разгневался, что чуть было не понизил его в звании. Сам же кардинал смог углядеть в нем не только дебошира и дуэлянта, но и человека полезного, мастерски владеющего шпагой и храброго в бою, который способен верой и правдой послужить на благо Франции. А ведь так и было: откровенно говоря, де Жюссак и де Моран в ту пору ввязывались в дуэли все больше от нечего делать, не находя себе должного применения по службе. Кардинал же поступил мудро и решил, так сказать, попытаться направить энергию бывших королевских мушкетеров в нужное русло. Конечно, на службе у Ришелье случаи дуэлей с участием бравых родичей не прекратились вовсе, разве что стали немного реже, но по крайней мере, Его Высокопреосвященство верил в них, как в людей толковых и полезных. Де Моран по мере своих сил старался эту веру оправдывать, а де Жюссак и вовсе делал завидную карьеру.
Невдалеке послышались чьи-то шаги,  и гвардеец, сразу догадавшись о возвращении короля, тут же выпрямился и застыл в неподвижной стойке. Монарх действительно вскоре приблизился, рассеянно оглядываясь по пути. Филиппу было неудобно рассматривать Его Величество, однако он все же успел заметить, что выглядел тот довольно-таки неважно. И подозрения его не замедлили оправдаться: стоило лишь королю поравняться с де Мораном, как вдруг он покачнулся, чуть не оступившись, и приложил руку к виску. Вот тут-то шевалье не на шутку испугался...
- Что с вами, Ваше Величество? Вам дурно? - оставив свой пост, гвардеец успел подхватить короля, пока тот не упал в обморок прямо посреди коридора. Он, конечно, знал, что крепким здоровьем Бурбон никогда не отличался, но смутные сомнения все же успели закрасться в его сознание.
Узнал? Или все же нет? Может, как раз от негодования Его Величество и прихватило... Вот черт, угораздило же попасться на глаза! Надо же было этому случиться как раз в мою смену... Значит, все еще помнит и сердится...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-15 17:59:28)

Только увидев, что королю немного полегчало, де Моран сообразил, что ситуация вышла более чем неловкая. Поступил-то он по долгу чести и совести, но вопреки известным правилам хорошего тона... Как же иногда шевалье ненавидел эту чертову вежливость, которая в людях порой выливалась то в лицемерие, то в хладнокровность - вот как сейчас, например, монарху сделалось плохо, а ему, гвардейцу, по этикету не положено справляться о состоянии его здоровья. В такие минуты молодой человек предпочитал все же поступать по совести, чем по правилам приличия, о чем в душе нисколько не жалел, хотя и чувствовал себя неудобно.
- Прошу меня простить за допущенную вольность, - виновато произнес де Моран, убирая руки, и снова принял прежнее положение, - но я не мог поступить иначе, видя, что Ваше Величество... неважно себя чувствует. Еще раз прошу прощения, Ваше Величество...
В этот момент Филиппу хотелось провалиться сквозь землю, как никогда. И причиной была даже не вольность, с которой он позволил себе обойтись с монаршей особой, а то, что король, кажется узнал его...
"Благодарю, шевалье... Здесь очень душно..." - так и звучало эхом в ушах де Морана, не давая покоя. Молодой человек судорожно сглотнул, лишь догадываясь о том, что сейчас мог подумать о нем король. Тем более, что тот, кажется, принялся внимательно рассматривать его лицо.
Точно, узнал... Проклятье! Могу себе представить, какого мнения обо мне и раньше был король, но после сегодняшнего... Хотя кто знает, вряд ли за помощь в трудную минуту можно обидеться. Дай Бог, все обойдется...

- Полно, юноша, искренность вашего поступка оправдывает его, вы не нуждаетесь в прощении...
Этих слов было достаточно, чтобы с души гвардейца упал камень. Какое счастье, что король не рассердился и воспринял его поступок правильно... Филиппу очень не хотелось бы поплатиться за свои благие намерения, только из-за того, что это противоречило правилам этикета. Слава Богу, Его Величество никогда не забывал, что и ему ничто человеческое не чуждо, и не считал такие оплошности достойными наказания или, по меньшей мере, немилости.
Тем временем король даже от легкого движения головой снова побледнел и, прикрыв глаза, сам протянул руку к де Морану, ища опоры. Не раздумывая, гвардеец предложил свою руку в качестве поддержки, но говорить что-либо уже не рискнул, молча ожидая дальнейших распоряжений.
- Раз уж вы бросились мне на помощь, шевалье, думаю, вам не составит труда проводить меня. Здесь достаточно свидетелей того, что вы покинули свой пост по уважительной причине, если же ваш капитан или Его Преосвященство будут недовольны, я поручусь за вас, - проговорил тем временем Его Величество, в какой-то момент оглядевшись по сторонам. Филипп посмотрел туда же: еще несколько гвардейцев, стоявших поблизости, безмолвно наблюдали за происходящим с нескрываемым удивлением на лицах. Король был прав: неловкое происшествие видели все, и непременно подтвердили бы перед монсеньором Ришелье. Что касается капитана де Жюссака, то вот уж чьего гнева можно было опасаться де Морану меньше всего...
- Как вам будет угодно, Ваше Величество, - низко склонив голову в знак согласия, шевалье неспешным шагом отправился по длинному коридору Пале-Кардиналя, позволяя монарху опираться о свою руку и невольно думая о том, что кто-то из дежурящих сегодня обязательно пустит слух о подорвавшемся здоровье короля. А там уж злые языки непременно сведут это к дурному воздействию на него кардинала... Но что тут можно поделать, всем рты не закроешь, да и никогда не знаешь наверняка, из чьих уст выходят сплетни.
А все-таки любопытно, узнал меня король или нет?..
Этот вопрос по-прежнему не давал покоя Филиппу, поскольку со слов и поведения монарха это было не очень-то понятно. С одной стороны, как-то уж очень подозрительно он вглядывался в его лицо, а с другой, не подал виду, что это было действительно так...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-16 01:40:06)

Пока Филипп неспешным шагом провожал монарха по коридорам Пале-Кардиналя, он невольно задумался о том, отчего король Людовик был таким болезненным. Он был молод, и логичнее было бы ожидать от человека в его возрасте, что сейчас он был бы полон сил и энергии, но на деле же Его Величество имел сколь тонкую душевную организацию, столь же хрупкое здоровье... Шевалье часто подумывал о том, что монарх был, по правде говоря, не очень-то счастлив, имея в своих руках власть над всей Францией, но не имея достаточно тех, с кем бы проявлять эту власть не было необходимости... Проще говоря, Людовик страдал от отсутствия по-настоящему близких людей, и это было лишним поводом для переживаний. А уж что до переживаний, то в этом смысле равных ему надо было еще поискать: король то и дело нервничал, срывался из-за происходящего и слишком часто подвергался разного рода недомоганиям. Об этом знали все, и каждый стремился истолковать это в пользу своих интересов, делая короля, важнейшую фигуру в тонкостях дел государственных, слишком уязвимым. Хотя и кардинал не отличался крепким здоровьем, и точно так же страдал от определенного рода кривотолков в свой адрес... Что уж и говорить, сильные мира сего порой имеют куда больше слабостей, чем кто-либо другой.
Молчать по пути было неловко, а говорить - и подавно, когда твоим спутником и подопечным по воле случая стал сам король... Но для монаршей особы в отношении того, кто значительно ниже по чину, таких неловкостей не существовало, а значит, нарушить молчание первым в таком случае надлежало ему. Неудивительно, что вскоре так и случилось.
- Как ваше имя, юноша? - услышал де Моран обращенный к себе вопрос, и все его недавние мысли тут же рассеялись, как дым. Вопрос, которым он задавался еще с той минуты, как нога Его Величества переступила порог Пале-Кардиналя, разрешился сам собой.
- Мое имя - Филипп де Моран, Ваше Величество, - ответил молодой человек без колебаний, понимая, что решающий момент неизбежен, и решил идти до конца, - шевалье де Моран. Еще около трех лет назад я состоял на службе у Вашего Величества...
Ну что ж, шевалье, всего одно признание, несколько слов - и ваш поступок уже не будет таким благородным в глазах короля. И отсутствие хорошего тона вряд ли покажется такой уж мелочью...
Глубоко в душе де Моран все же надеялся на великодушие монарха, зная его с лучшей стороны, но понимал, что ситуация между ними еще давно сложилась не самым лучшим  образом. Неловкость, которая и без того не покидала молодого человека с момента прибытия Его Величества к кардиналу, теперь и вовсе приводила его в замешательство, как быть дальше...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-16 20:27:58)

Опасения, которые уже успели прочно закрасться в душу гвардейца, тут же рассеялись, стоило лишь королю обратиться к нему так легко и доброжелательно. Де Моран не сомневался в искренности Его Величества: если уж тому случалось выходить из себя, то он и не скрывал этого, а любезность был вынужден изображать в силу обстоятельств с куда более высокопоставленными особами, чем гвардейцы. При виде улыбки, с которой говорил монарх, молодой человек и сам просветлел лицом, воспринимая их разговор уже значительно легче.
- Верно, Ваше Величество, я прихожусь капитану де Жюссаку троюродным братом, - ответил Филипп, чувствуя, что король вполне мирно отзывается о его родственнике и близком друге. Немного подумав, он вспомнил еще об одном случае и добавил: - И еще... Однажды, когда с Вашим Величеством приключился несчастный случай на охоте... Это я тогда ездил за Ее Величеством, чтобы оповестить об этом происшествии, и не смог удержать от твердого намерения отправиться за Вами... Ее Величество решила, что будет сама ухаживать за вами, и мне не оставалось ничего другого, кроме как повиноваться и сопровождать ее.
Де Моран часто вспоминал тот случай и не переставал удивляться решительному поступку королевы: несмотря на то, что отношения между венценосными супругами по определенным причинам были натянутыми, Ее Величество была тогда так решительно настроена и так рвалась ухаживать за королем, что юноша не мог ничего поделать с этим, хотя и пытался кое-как убедить ее, что серьезных поводов для волнений не было. Но королевский приказ есть королевский приказ, и Филиппу пришлось сопровождать Анну Австрийскую к супругу, рискуя тем самым вызвать недовольство самого короля. Кто знал, как он отнесется к такому решению своей жены?

По выражению лица Его Величества, когда тот услышал заключительное признание гвардейца, как и по его дальнейшему признанию, стало ясно, что он никак не помнил подробностей той охоты - конечно, сам случай он не помнить не мог, но уж точно не стал бы держать в памяти лицо юноши, которого тотчас же отослали во дворец с известием для королевы... Да и раз уж на то пошло, как король мог его видеть, если приказ отдавал не он, а капитан мушкетеров? Разве что в тот момент, когда Филипп привёл королеву в охотничий домик, где находился пострадавший Бурбон, но тут уж было совершенно не до него.
А пока шевалье не спеша сопровождал короля, спиной чувствуя, как караульные провожают их изумленными взглядами. Самые любопытные из гвардейцев по окончанию смены наверняка налетят на него с расспросами, что произошло, но де Моран, как человек чести, не мог позволить себе сплетничать за спиной у монарха. В случаях, когда он не хотел отвечать на тот или иной вопрос, он всегда бросал какую-то неопределенную фразу, тем самым давая понять, что говорить об этом не намерен, и тянуть из него дальнейшие подробности бессмысленно.
- Шевалье, вы позволите задать вам один вопрос?
А вот теперь уже настала очередь самого де Морана удивиться так, что это заметно отразилось на его лице. Парадокс - король спрашивает позволения у простого гвардейца... Хотя Филипп, наверное, удивился бы еще больше, если бы Его Величество стал бесцеремонно задавать ему любые вопросы, поскольку тот был человеком воспитанным и вряд ли мог бы позволить себе такую вольность, пусть даже с тем, кто гораздо ниже его по званию.
- Конечно, Ваше Величество! Все, что угодно, - кивнул молодой человек, мысленно готовясь к дальнейшей беседе и пока не имея совершенно никакого понятия, что же может интересовать короля. Похоже, сегодня обоим предстояло еще не раз вызвать друг у друга удивление...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-03-17 22:13:43)

- Скажите мне, Филипп, почему вы и ваш родственник перешли на службу Его Преосвященства? Прошу вас не теряться, я не намерен делать вам ничего дурного. Это простой интерес военачальника, не более.
В глубине души де Моран догадывался, о чем пойдет речь, и даже думал, что был готов к этому, однако вопрос, прозвучавший из уст короля, все же застал его врасплох. Он даже сам почувствовал, как смятение отразилось на его лице, и сразу постарался взять себя в руки. Вот тут уж точно попробуй пойми, как себя вести... Придумывать что-то на ходу и изворачиваться совершено не хотелось, и причин на то было много - как то, что Филипп никогда не умел складно врать в таких ситуациях, так и нежелание оскорбить короля ложью. Его Величество явно был настроен с гвардейцем открыто, и тот хотел бы отвечать ему тем же. Но как ответить прямо на такой щекотливый вопрос? Еще большой вопрос, что в таком случае будет оскорбительнее - явная ложь или неловкая правда...
Обычно после таких недолгих колебаний шевалье вдруг преисполнялся какой-то внезапной решительностью и говорил все, как на духу. Сейчас у него тем более не было другого выхода, поэтому де Моран набрал в грудь побольше воздуха и приготовился к объяснению. Дай Бог, король поймет его правильно и слишком строго не осудит...
- По правде говоря, Ваше Величество, ответ на ваш вопрос довольно прост. Это было действительно нашим общим решением. Упаси Боже, дело вовсе не в том, что я нахожу неприемлемой службу в мушкетерском полку Вашего Величества - вовсе нет, и это правда... Я исправно служил на благо короля и Франции, и в те годы мне едва ли было на что жаловаться. Но я стремился чего-то достичь, заслужить доброе имя, не опозорить своего отца... Я был несколько моложе, чем сейчас и, возможно, слишком торопился. Мне казалось, что никаких изменений в ближайшее время не предвидится... Хотя вряд ли я решился бы на такой шаг, если бы не другая причина.
Молодой человек немного отдышался и на долю секунды прикрыл глаза, прежде чем приступить к ключевому моменту своего рассказа.
- Де Жюссак в последнее время метил на повышение - как раз незадолго до назначения господина де Тревиля капитаном королевских мушкетеров стоял вопрос о том, кто же все-таки займет эту должность... Не скрою, когда все решилось вопреки его ожиданиям, он был очень сильно разочарован. Вскоре сведения о заслугах де Жюссака дошли до Его Высокопреосвященство, и он предложил ему перейти на службу в гвардию... Я ни на минуту не сомневался, что он согласится. Вот только тогда же он предложил мне сделать то же самое, предварительно переговорив об этом с монсеньором Ришелье... Я не мог поступить иначе. Есть такое понятие, как негласный долг перед родными, и тогда решение приходит само, не позволяя долго думать.
Филипп ненадолго умолк, давая монарху возможность обдумать услышанное и определиться со взглядом на сложившуюся ситуацию. Хотя он и не исключал, что королю многое из этого было известно и раньше, и что сейчас, задавая этот вопрос, он уже заранее  о многом догадывался сам.
- Вы вправе понять или осудить нас, Ваше Величество, я не отрицаю нашей вины. Но все же надеюсь, в чем-то возможно и понять...

Де Моран не мог не заметить того внимательного и задумчивого взгляда, которым монарх сопровождал весь его рассказ. От этого уже становилось несколько легче: в глазах короля не было предвзятости, он будто бы всем своим видом говорил о том, что не просто слушает гвардейца, а стремится вникнуть в ситуацию, понять все правильно и прийти к единственно верному выводу. Филипп замечал, как Его Величество время от времени вздыхал, глубоко задумывался, а иногда даже чуть заметно вздрагивал. О том, чтобы ожидать от него гнева, не могло быть и речи.
- Будет вам, юноша, ни о каком осуждении речи быть не может. Поверьте, я в состоянии понять горячность и амбициозность молодости... И ситуацию, в какой оказался ваш родственник, я понимаю также. Как и, разумеется, вашу позицию по отношению к родственному долгу, - слова короля, прозвучавшие после недолгой паузы, окончательно убедили де Морана в том, что опасаться действительно было нечего. Какой бы впечатлительной ни была натура монарха, он все же отнесся к гвардейцу с пониманием и не воспринял его откровение оскорбительным для своей и государственной чести.
Неловкость, сковывавшая молодого человека, стала понемногу рассеиваться. Мужчины свернули вниз по центральной лестнице, и Филипп стал более внимателен, глядя под ноги и прислушиваясь в ожидании дальнейших вопросов. Король же не замедлил снова к нему обратиться...
- ...Итак, скажите мне, Филипп, считаете ли вы, что переходя на службу из моей гвардии в гвардию Его Преосвященства, вы сменили не только мундир и главнокомандующего, но и так называемую высшую цель службы? Иными словами - считаете ли вы мушкетеров и гвардейцев монсеньора Ришелье врагами, стоящими по разные стороны поля боя?
Гвардеец поднял голову и с некоторым удивлением посмотрел на короля. Да, признаться, такой вопрос он менее всего ожидал услышать от Его Величества напрямую... То есть в самом вопросе не было ничего удивительного: во всем Париже действительно широко бытует мнение о так называемой "войне мундиров", и поединки между мушкетерами и гвардейцами, которые случаются с незавидной частотой, действительно служат тому подтверждением. Но чтобы король сам об этом спросил... Де Морана все больше удивляли прямолинейность и доверие, с которыми обращался к нему монарх. Ответить на это по-другому он и сам не мог... Пожалуй, впервые сейчас шевалье высказал вслух те мысли, которыми не раз задавался до этого.
- И снова буду предельно откровенным с вами, Ваше Величество, - покачал головой молодой человек, - кроме названных вами перемен, я не могу сказать, что для меня изменилось что-то большее... Я не хочу бросаться высокими словами, но высшая цель службы у нас и вправду одна... И перед мушкетерами Вашего Величества, и перед моими сослуживцами и мной в том числе, стоит прежде всего одна цель - служить на благо Франции. Я и сам вступил в ряды военных с твердым намерением служить на благо государства, и лишь немного спустя узнал о том, что существует некое... разделение на два враждующих лагеря. Признаюсь честно, я не вижу в этом разделении других причин, кроме как принадлежность к другому мундиру... Иногда все это выглядит так глупо, будто бы люди и вправду делят друг друга на честных и бесчестных лишь по цвету плаща. Да, все это действительно так, мы слишком часто вынуждены скрещивать шпаги из-за недоразумений и задетой чести друг друга... Но я всегда был уверен, что для многих из нас, как и для мушкетеров, принадлежность к другому войску совершенно не будет решающей, а для других - совершенно наоборот. К примеру, сегодня ты носишь красный мундир и готов отстаивать честь гвардии монсеньора Ришелье, а завтра, окажись на тебе голубой плащ, ты бросишь вызов тому, кого еще вчера называл своим товарищем... А многие другие наверняка бы подали руку тому, кто оказался в беде, независимо от цвета его плаща. Я и сам честно признаю, в таком случае это не сыграло бы для меня никакой роли...
Филипп чувствовал, что наговорил много и сумбурно, но в таком смятении ему было трудно собраться с мыслями и изъясниться четче. В тот момент, когда шевалье договорил, король неловко оступился на лестнице и соскользнул ногой вниз - видимо, настолько сосредоточился на предмете разговора, что совсем перестал смотреть под ноги. Но рука де Морана по-прежнему была к услугам Его Величества, и молодой человек предотвратил это падение, покрепче удержав короля. Наверное, это и было доказательством куда более заметным, чем любые слова...

Ответная речь короля затронула душу гвардейца ничуть не меньше, чем его прежние собственные рассуждения. Здесь было место и смущению, когда молодой человек услышал столь высокие слова монарха в свой адрес, и новому толчку для размышлений. Ведь Его Величество прав, сколько военных людей гибнет зазря чуть ли не каждый день, вступая в поединок за оскорбленную честь, а уж если помнить о том, что эти оскорбления чаще всего наносятся на нетрезвую голову... Чего уж скрывать, Филиппу и самому приходилось быть участником таких бессмысленных поединков. Но в те минуты подобные мысли никогда не приходили ему на ум - это случалось несколько позже, когда де Моран, в крови и распоротом плаще добираясь до своей квартиры, принимался залечивать раны, благодаря Бога за то, что и на этот раз ему посчастливилось остаться в живых. Де Жюссак у себя дома, скорее всего, думал о том же, хотя мужчины никогда напрямую не заговаривали об этом. Честь есть честь, и воздержаться от расплаты за нее со шпагой в руке было равносильно смерти при жизни. Таковы нравы парижского общества, которые диктуют свои правила и поневоле накладывают свой отпечаток даже на тех, кто глубоко в душе с ними не вполне согласен.
- Несомненно, вы правы, Ваше Величество... Право, я не знаю, что добавить к вашим словам - вы сказали все как есть, поистине так. С моей стороны, наверное, было бы несколько глупо надеяться на то, что когда-нибудь этому придет конец, и количество этих нелепых смертей станет куда меньше... Но я был бы счастлив, если бы это произошло - хотя бы потому, что и среди моих товарищей и просто хороших знакомых, увы, достаточно таких печальных исходов. Конечно, они сейчас предпочли бы жить и здравствовать, чем отдать свою душу, будь то Богу или Дьяволу, от руки того, чье имя даже не было им известно. Пусть в тот миг это был их выбор, но разве стал бы кто-то повторять ту же ошибку, будь у него возможность воскреснуть?
Шевалье прокашлялся, нахмурив брови - то ли оттого, что в горле пересохло от долгих речей, то ли от неловкости, из-за которой он тут же поспешил извиниться:
- Простите меня, ради Бога, Ваше Величество... Что-то нашло на меня сегодня. Я слишком увлекся своими рассуждениями...

Неловкость, которую Филипп испытывал все это время перед королем, постепенно сходила на нет, и юноша, пожалуй, впервые за последние несколько лет не чувствовал себя предателем в глазах Его Величества. К счастью, Бурбон не всегда был так вспыльчив и опрометчив, как болтали о нем досужие сплетники - он нередко проявлял истинную мудрость и рассудительность и, как выяснилось сейчас, умел видеть многие вещи с другой стороны, нежели парижское общество. Но увы, и здесь он был прав: несмотря на столь обширную и могущественную власть, даже король не в силах повлиять на умы своих подданых и искоренить пагубные черты, от которых страдал французский народ. Управлять сознанием целого народа вряд ли под силу хоть одной живой душе на этой земле. А законы, ставящие под запрет  те или иные деяния... Как известно, для того и созданы законы, чтобы их нарушать.
Добавить к словам короля де Морану было уже нечего - тот предельно коротко и ясно изложил все то, о чем думал и он сам. Гвардейцу оставалось лишь согласиться со всем сказанным, ибо он думал об этом не раз и приходил к таким же выводам.
- Разумеется, вы правы, Ваше Величество... Я совершенно согласен, что по-другому этого не остановить. С этим не поспоришь, ведь наш общий долг - служить на благо Франции, во имя ее укрепления и процветания. И я сам счел бы куда большей честью отдать свою жизнь за присоединение земель, которые испокон веков населял наш народ, чем испустить дух от чьей-то шпаги за неосторожно брошенное слово.
Король задумался и тяжело вздохнул, и Филипп умолк, погрузившись в размышления. В самом деле, поступая на службу, он преследовал гораздо более высокие цели, чем праздное размахивание шпагой во имя неизвестно чего. Хотя он не мог назвать свою нынешнюю службу совершенно пустой затеей - Ришелье был тонким политиком и мудрым военачальником, сумевшим построить военный устав надлежащим образом. В том, что происходило с гвардейцами вне служебного времени и за пределами Пале-Кардиналя, не было его вины - это был уже вопрос их чести и совести. Но вряд ли эти междуусобицы имели что-то общее и с тем, и с другим...

Отредактировано Филипп де Моран (2015-04-03 23:13:37)

- Что ж, надеюсь, значительная часть ваших однополчан и моих мушкетеров разделит ваши взгляды...
Как знать, Ваше Величество, как знать... Многие из тех, кто готов не раздумывая обнажить шпагу за неосторожно брошенное слово или пьяное оскорбление, в душе не очень-то горят желанием сражаться на благо государства. И лучше об этом никогда не узнать ни вам, ни Его Преосвященству. Хотя, сдается мне, вам это и так известно не хуже меня. Ведь все равно в случае войны этой участи не избежать никому - ни тем, кто без колебаний готов служить государству, ни тем, кто гораздо охотнее отсиделся бы дома под теплым крылышком супруги или дамы сердца...
Конечно же, вслух Филипп ничего этого не сказал, учтиво выслушивая речь короля и раздумывая над его словами.
- Разумеется, вся наша беседа останется в тайне, Ваше Величество, - кивнул гвардеец в ответ на просьбу монарха, - клянусь офицерской честью, что подобного разглашать я ни за что бы не стал.
- Я не стану спрашивать вас сейчас, жалеете ли вы о своем переходе и не желали бы повернуть все вспять, этот вопрос неуместен ни для меня, ни для вас. Вы благородный юноша, служите честно Его Преосвященству... И мне, коли вы осознаете, что мы с кардиналом меж собой не враги.
На это де Моран лишь коротко кивнул, без лишних слов выражая полное согласие со словами короля.
Истинно верное решение, достойное коронованной особы... А ведь вряд ли кто из свидетелей поверил бы, случись им вдруг об этом узнать. Наверняка думают, что король меня допрашивать повел на предмет смены мундира...
Король и его спутник пересекли двор Пале-Кардиналя, и де Моран задумался о том, что негоже бросать Его Величество у ворот, проводив его исключительно по территории владений кардинала. Хотя с другой стороны, монарх может счесть за дерзость, если Филипп отправится за ним до самого Лувра. Но в провожатом он пока еще все равно нуждался, по крайней мере, во избежание очередного приступа дурноты. Поэтому гвардеец все же предпочел спросить:
- Ваше Величество, могу ли я осмелиться просить у вас позволения проводить вас и далее?

- Как вам будет угодно, Ваше Величество, - просто согласился шевалье и продолжил свой путь как ни в чем не бывало. Точнее, так он старался держаться, чтобы избежать ненужных им обоим домыслов.
Внешне де Моран не выдавал никаких колебаний, следуя рядом с королем ровным неспешным шагом. А вот в душе его подтачивали сомнения. С одной стороны, было не очень вежливо напрашиваться в провожатые к королю до самых покоев - как бы Его Величество не решил, что бывший мушкетер по старой памяти ждет от него какого-то материального поощрения за свой поступок. А с другой стороны... Со всех сторон король выглядел неважно. И походка нетвердая, и лицо бледное, и глаза словно туманом подернулись. В таком состоянии его нельзя оставлять одного. В Лувре найдется кому позаботиться об Его Величестве, а пока что Филипп сам за него в ответе. Впереди еще целая вереница лестниц, и не приведи Господь...
Для себя де Моран уже решил, что проводит короля и вежливо откланяется, как подобает в таких случаях. Погода резко испортилась, на небе собирались темные с синевой тучи. Все чаще срывался ветер, взъерошивал волосы гвардейца и трепал полы плаща, словно напоминая о принадлежности к стороне монсеньора. Филипп понимал, что кривотолков не избежать, но думал об этом меньше всего. Не заметил он и взглядов, устремленных ему в спину - это двое мушкетеров, проходивших поблизости, вовсю глазели, как король возвращается в Лувр в сопровождении какого-то гвардейца. Зрелище было не из частых, и оба зеваки остановились за поворотом, чтобы поглядеть, чем все закончится. К счастью, закончилось все быстро, Его Величество с шевалье де Мораном скрылись из поля зрения раньше, чем иссякли остроты у досужих сплетников.
На улице было прохладно, внутри же оказалось довольно душно. Крепкий здоровьем де Моран не обратил на это внимания, но королю вскоре снова стало дурно. Филипп всерьез подумывал о том, что хорошо бы Его Величеству остановиться и перевести дух. Он уже был готов сказать это вслух, но по уверенным шагам короля понял, что можно обойтись без этого. Раньше шевалье часто бывал в Лувре по долгу службы и эту дорогу помнил хорошо. Кабинет короля уже недалеко, а пока они туда дойдут, ничего страшного не должно приключиться.